Не тоска – какое-то другое.
Словно на зеленом серебро:
плащик старомодного покроя
на пустом сидении в метро,
Сылва, где оранжевые клены
огоньками ледяных костров.
Очень-очень старые иконы.
Очень-очень поздний Гумилев.
* * *
…и эти собаки и жеваный склад, и забор,
что прячет завод от мохнатой реальности марта,
и камни – фрактальные копии маленьких гор–
и этот гараж, угловатый, как старая парта,
и крыши, и скрывший их жиденький солнечный мед–
частички района, Перми, ну, от силы Урала,
а мир ни при чем, мир спокойно без них проживет…
и капли по стали: “Так мало, так мало, так мало…”
* * *
Так на Северном полюсе – только на юг,
так на Северном кладбище – только о птицах,
так уходят последними, целясь на звук,
так всегда умирает на первых страницах
тот, о ком на blurb jacket написано “ждал”,
или, если в кино — кто увидел котёнка.
Так, войдя в атмосферу, сгорает металл,
так (я помню ещё) проявляется плёнка.
Изумрудный Airbus заворчит словно тролль,
кучевые и город внизу станут пенкой.
Расставание так-то ведь вовсе не боль,
ерунда. Будто в детстве о гравий коленкой.
* * *
Город позорных фасадов, но правильных линий
осенью кажется чем-то навроде кроссворда;
каждый четвёртый троллейбус по-прежнему синий,
долгий маршрут до вокзала всё так же четвёртый.
Выжить в эпоху комфорта значительно проще:
что им до нрава и прочих ошибок природы?
Выйди у мэрии, сядь на автобус до рощи.
Пусто в салоне? Похоже такая погода.
Между последней и пивом пристало подумать о мести.
Urbi et orbi: Стоять! Нифига я не сдался!
А просыпаешься в поезде или в подъезде
и паучку на плече: “Ну, чего, дурачок, привязался”?
* * *
Были разные, были хорошие,
были хитрые, как голавли.
Двадцать лет по имперскому крошеву
уходили, уходим, ушли.
Вот представьте себе поколения,
как набор юбилейных рублей.
Чтоб без злобы — не с профилем Ленина,
но с портретами старых царей.
Наше — лажа. Музейная каверза.
Новодел неудачного дня.
Константин Палеолог на аверсе
так потерт, что похож на меня.
15 лет
В августе закаты - это стены;
чёрный воздух, словно чёрный блюз.
У помады вкус гематогена:
детский-детский, беспощадный вкус.
Всё нормально. Это просто лето.
«Знаешь…» «Знаю». Воздуха – на вдох.
Сдали б эти чёртовы билеты…
галькой, золотистой, как горох,
громыхает местная Вуокса –
плотная, хорошая вода.
Элмонд из дешёвого бумбокса,
Чайки, пластилиновые флоксы…
Хуже не бывало никогда
* * *
Придумаю: «ушла, оставив сны».
А надо бы спокойнее: «не любит».
Так пишут: «Армия отходит вглубь страны»,
Когда вокруг уже ни армии, ни глуби.
Оранжевый тигрёнок или клён
через забор из голубиной стали
глядит на разночинный стадион:
они опять кого-то обыграли.
Прожектор разворачивает день
как полотно на маленькой арене.
Тень обнимает маленькую тень
и шепчет тени то, что шепчут тени.
